Космическая трилогия - Страница 27

Настал черед Рэнсома задуматься. Если Хьои говорит правду, он столкнулся с естественно добродетельной, от природы моногамной расой. Хотя что в этом такого уж странного? Известно, что у многих животных сексуальные инстинкты проявляются лишь в сезон свадеб. Кроме того, если уж природа сотворила такое чудо, как половой инстинкт, почему она не могла пойти еще дальше и предписать влечение лишь к одной особи противоположного пола? Ему даже смутно припомнилось, что кое-какие «низшие» земные организмы естественно моногамны. Так или иначе, Рэсому стало ясно, что среди хроссов неограниченная рождаемость и супружеская неверность невозможны. И тут его осенило:- не в хроссах, а в людях таится главная загадка. Конечно, инстинкты хроссов удивительны. Но куда удивительнее, что именно они — недостижимый пока моральный идеал далекой земной расы! Ведь собственный половой инстинкт человека находится в таком плачевном разладе с идеалом, что вся история человечества не есть ли постоянная борьба между тем и другим?

Хьои снова прервал молчание:

— Несомненно, нас сделал такими Малельдил. Где бы мы брали еду, если бы у каждого было двадцать детей? И подумай, ведь жизнь стала бы невыносимой, каждый миг наполнился бы страданием, если б мы все время призывали вернуться какой-нибудь день или год. Но мы знаем, что каждый день жизни полон предвкушением и памятью — из них-то и состоит каждый миг.

В глубине души Рэнсом был уязвлен тем, что его собственный мир явно проигрывает на этом фоне. Он буркнул:

— И все-таки Малельдил подсунул вам хнакру!

— Ну, это же совсем другое дело! Я жажду убить хнакру, как и она жаждет убить меня. Я мечтаю быть первым на первой лодке, первым ударить копьем, когда лязгнут черные челюсти. Если она убьет меня, мой народ меня оплачет и на мое место встанут мои братья.

Но никто не хочет, чтобы все хнераки исчезли. Не хочу этого и я. Как тебе объяснить? Ведь ты не понимаешь наши песни! Хнакра — наш враг, но и наша возлюбленная. Когда она смотрит вниз с водяной горы на севере, где она родилась, в наших сердцах живет ее радость. Она летит в потоке водопада — и мы летим с ней. А когда приходит зима, и озера скрывает густой пар от наших глаз, — мы смотрим ее глазами, чувствуем, что ей пришла пора отправиться в путь. Изображения хнакры висят в наших жилищах. Хнакра — знак всех хросса. В ней живет душа долины. Наши дети начинают играть в хнакру как только научаются плескаться на отмели.

— И тогда она их убивает?

— Очень редко. Хросса были бы порчеными, если б позволили ей подобраться так близко. Мы выслеживаем ее задолго до этого. Да, Челховек, в мире есть опасности, грозящие смертью, но им не сделать хнау несчастным. Только порченый хнау мрачно смотрит вокруг. И вот что я еще скажу. Не будет лес веселым, вода — теплой, а любовь — сладкой, если исчезнет смерть из озера. Я расскажу тебе про день, который сделал меня тем, что я есть. Такой день бывает раз в жизни, как любовь или служение Уарсе в Мельдилорне. Я был тогда молод, почти детеныш. Но я отправился в далекое-далекое путешествие вверх по хандрамиту в ту страну, где звезды сияют и в полдень и даже вода холодна. Я вскарабкался по уступам к вершине огромного водопада и оказался на берегу заводи Балки, где трепет и благоговение охватывают хнау. Стены скал уходят там к самым небесам. Еще в древности на них были высечены гигантские священные знаки. И отсюда грохочет водопад, именуемый Водяной Горой. Я был наедине с Малельдилом, ибо даже слово Уарсы не достигало меня. И с тех пор во все мои дни сердце мое бьется сильнее, а песнь звучит громче. Но скажу тебе: все мои чувства были бы иными, если бы я не знал, что в Балки живут хнераки. Там я пил жизнь полной чашей, ибо в заводи таилась смерть. И это был наилучший напиток, не считая лишь одного.

— Какого?

— Напитка самой смерти в тот день, когда я выпью ее и уйду к Малельдилу.

Через несколько минут они снова принялись за работу. Солнце уже опускалось, когда они возвращались через лес к селению. Тут Рэнсом вспомнил о странной сцене по пути к берегу.

— Хьои, — заговорил он, — я вспоминаю: когда мы с тобой встретились, но ты меня еще не заметил, ты все же заговорил. Потому я и понял, что ты — хнау, иначе бы принял тебя за зверя и убежал. Но к кому ты обращался?

— К эльдилу.

— Кто это? Я никого не видел.

— Разве в твоем мире нет эльдилов, Челховек? Трудно поверить.

— Но кто ойи такие?

— Они приходят от Уарсы. Думаю, что они — хнау.

— По пути к берегу мы встретили девочку. Она сказала, что разговаривает с эльдилом, но я никого не заметил.

— Твои глаза,‘Челховек, устроены не так, как наши. Но эльдилов вообще трудно углядеть. Они не похожи на нас: свет проходит сквозь них. Эльдила можно увидеть, если смотреть в нужное место в нужный момент, да и то если он сам этого пожелает. Бывает, что его принимаешь за солнечный луч или даже покачивание листьев, но, присмотревшись, понимаешь, что здесь только что был эльдил — и уже исчез. Не знаю, можно ли увидеть их твоими глазами. Такие вещи известны серони.

XIII

На следующее утро вся деревня была на ногах еще до рассвета. Солнце уже осветило харандру, но лес тонул в ночной тьме. Шли приготовления к завтраку; хросса сновали взад-вперед при свете костров. Женщины разливали из горшков дымящуюся еду, мужчины под руководством Хнохры перетаскивали в лодки охапки дротиков; самые опытные охотники собрались вокруг Хьои и слушали его объяснения, слишком быстрые и слишком специальные для Рэнсома. Стягивался народ из соседних деревень; детеныши с восторженным визгом носились под ногами у взрослых.